Новое, постиндустриальное, информационное общество не может быть ничем иным, кроме как новым феодализмом, или, по Н. Бердяеву, новым средневековьем. Подобно тому, как в недрах феодализма вызревал капиталистический уклад, так и сегодня внутри капитализма зреет уклад феодальный. Это обстоятельство следует учитывать всем консервативным революционерам, стремящимся к возрождению Традиции и присущего ей общественного порядка. Они могут и должны использовать «новый старый» уклад в своих интересах. Иначе он может развиться по тому сценарию, который напишут оккультные силы, пародирующие священный порядок подобно тому, как пародирует Бога их хозяин – сатана, лжец и отец лжи. Обезьяна Господа Бога.
Сумерки рынка
Капитализму жить осталось не долго. Рыночная экономика, вызывавшая столь бурные восторги у либералов, отрицает саму себя, переходя на новый уровень. Впрочем, он не такой уж новый. Многое из того, что зарождается сегодня, уже имело место быть – не вчера, а позавчера – во времена средневековья. Посудите сами.
Сегодня наиболее интенсивно развиваются личные потребительские хозяйства, которые производят конечный продукт. В домашних условиях все более и более наращиваются – выпечка хлеба, изготовление мебели, мелкое строительство и тому подобные производства. Это очень сильно напоминает средневековье с его натуральным домашним хозяйством.
Стремительно растет количество людей, трудящихся на дому. В Японии многие машиностроительные и электронные заводы утром поставляют своим рабочим на дом комплекты деталей – для сборки. Вечером уже собранные механизмы забираются. Опять-таки, сходство со средневековьем, с его домашней промышленностью – очевидно. Характерно, что на Западе все больше увеличивается количество лиц, занятых на дому, но не работающих по найму. Такие работники сами являются собственниками средств производства, но это уже не частная, а индивидуальная собственность. Труд соединяется с капиталом, как это и было во времена ремесленного производства. В наши дни только в одних США насчитывается 21 миллион подобных «новых ремесленников».
Производители активно втягивают потребителей в разработку, освоение и производство продукции. С потенциальными покупателями согласуются ее качество, количество, сроки поставок. Это существенным образом ограничивает воздействие рынка и возрождает средневековое ремесленное производство. Как известно, при феодализме производство велось на заказ, цены же определялись вовсе не рынком, а взаимной договоренностью.
Компьютеризация позволила осуществлять подгонку выпускаемой продукции под конкретные нужды и запросы самого капризного индивидуума. На смену массовому производству приходит производство мелкосерийное и даже штучное. В современном машиностроении почти две трети всей продукции выпускается небольшими сериями, которые включают от 10 до 2000 изделий.
В средневековье в городах господствовали ремесленные корпорации, препятствовавшие развитию конкуренции. Сегодня их функции выполняют транснациональные корпорации (ТНК). Они определяют объемы производства, исходя из собственных оценок спроса. Ими же определяются пункты и сроки поставки, причем последние осуществляются не по рыночным, а по трансфертным ценам. Рынок перестает быть инициатором производства, он все чаще и чаще довольствуется ролью некоего косвенного ориентира. Соответственно снижается значение конкуренции. Она уже не оживляет производство. В рамках ТНК создаются мегатехнологии, с которыми просто невозможно конкурировать.
Нашествие «ретро»
Некий возврат в средневековье заметен и в области быта. Горожане потянулись в «деревню». В наши дни стало модным сочетание двух стилей жизни – городского и сельского. Люди бегут из душных и дымных городов, закованных в бетон. Но при этом они, конечно же, не хотят возвращаться к лучине. Работать в городе, а жить на природе, пользуясь всеми благами цивилизации – такова мечта современного человека. И для многих она стала реальностью уже сегодня. В крупных городах Запада, таких как Лондон и Вашингтон, в центре живут в основном малоимущие, а состоятельные предпочитают загородные коттеджи.
Меняется и сама структура городов. Это в период расцвета индустриальной эпохи, характеризующейся преобладанием крупных предприятий, город жестко объединялся вокруг центра. Тогда эталонными были типичные городские дома. А со второй половины прошлого века идет процесс децентрализации. Он характеризуется частичным разукрупнением предприятий и «расползанием» городов. Центр уже потерял свою прежнюю роль, пригороды развиваются наравне с городом, появилось гигантское количество коттеджей.
При этом любопытно отметить следующее. В США увеличение количества загородных домов сопровождается некоей стандартизацией. Здесь преобладает архитектурная однотипность. Среди американцев очень популярны «быстрые дома», возводящиеся на основе готовых модулей. Эти жилища легко можно переместить из одной местности в другую (сегодня в таких коттеджах проживает 19 миллионов американцев). А вот в Европе жилье более разнообразно, упор делается на эстетику. Однако, в любом случае заметно, что средневековая пасторальность активно вторгается в плоть и кровь современного урбанизма.
Чтение графических знаков сегодня сменяется прослушиванием текстов, записанных на CD-диски. Таким образом возрождается средневековый обычай чтения вслух. Ранее, до производства книгопечатания, это чтение было преобладающим. Вообще сегодня происходит резкое усиление значения наглядных (аудио и видео) образов, что снова заставляет вспомнить средневековье с его культом иконы, храмовой архитектуры и коллективной молитвы.
Капитализм уступает место «новому средневековью», которое возрождается на уровне высоких технологий. При этом он не исчезает бесследно. Развитие никогда не происходит в виде абсолютного отрицания. Гегель предложил такую схему изменений: тезис–антитезис–синтез. Феодализм был тезисом, капитализм – антитезисом. Теперь приходит время их синтеза.
С известной долей условности этот синтез можно назвать социализмом (термин произошел от лат. socialis – «общественный»). Прибыль в наше время отходит на второй план – даже в экономике. Сегодня многие компании больше ставят перед собой не экономические, а социальные задачи. Они превращаются в многоцелевые организации. В их структуре обосновываются различные некоммерческие ассоциации, например, общества потребителей. Сама экономика выдвигает на первый план социальное измерение, оттесняя на периферию прибыль, стоимость и т. п.
Традиционализм может (и должен!) использовать новую экономику, в рамках которой рынок становится всего лишь вспомогательным механизмом, а крупное производство успешно дополняется мелким и даже индивидуальным. При этом его никак не может устроить свертывание капитализма в пользу ТНК. На их место должны придти крупные национальные корпорации, функционирующие на автаркийных «Больших пространствах». Очевидно, что в данном плане стоит делать ставку на менеджмент ТНК, который находится в некоей оппозиции к их акционерному руководству.
Повелители образов
Было бы наивным считать, что изменения в экономике и в быту не затронули социальную и политическую структуры. Там также развиваются совершенно новые отношения, порой мало заметные взору современного человека, который слишком сильно приковал свой взор к экономике. А между тем, совершенно очевидно, что постиндустриальной эпохе, рождающейся здесь и сейчас, необходим свой «новый класс», призванный управлять обществом.
Впервые термин «новый класс» был использован знаменитым югославским диссидентом М. Джиласом. Он использовал этот термин для характеристики правящих элит «социалистического лагеря». Согласно Джиласу, коммунистические режимы породили новые элиты, которые не владели собственностью, но тем не менее управляли обществом. В дальнейшем появление «нового класса» связывали с научно-технической революцией (НТР), которая востребовала главенства высокообразованных специалистов, чей статус зависит не от обладания собственностью, а от полученных знаний и умения ими воспользоваться. На первых порах к новому классу относили почти исключительно менеджеров. Классики постиндустриальной социологии Дж. Бернхэм и Дж. Гэлбрейт много писали о классе менеджеров и даже о «революции менеджеров».
Потом рамки нового класса существенно расширили, к нему стали причислять ученых, специалистов, одним словом интеллигенцию. Заметили, что она, рекрутируемая из разных социальных слоев, менее связана с различными «экономическими» классами и, в силу этого, масштабнее представляет себе запросы всего общества. А технократический прагматизм, присущий интеллигенции, рассматривали как надежное средство преодоления идеологической узости старых классов и их элит.
Нашли, наконец, и политическое измерение «нового класса». Социолог Дж. Белл утверждал: «Постиндустриальное общество… предполагает возникновение нового класса, представители которого на политическом уровне выступают в качестве в качестве консультантов, экспертов или технократов».
В принципе, эту прослойку можно назвать политтехнологами. Ее огромная роль в современной политической жизни очевидна. (Любопытно, что в Италии левые террористы сегодня считают самым главным объектом своей охоты именно политтехнологов, которые якобы и есть подлинная власть.) Прослойка политтехнологов представляет собой информационный, постиндустриальный сектор в политике. Постиндустриальная экономика производит, как это и явствует из своего названия, информацию, в первую очередь – новейшие технологии. Инженер и менеджер владеют не собственностью (хотя это и случается), но знанием того, как нужно производить. А политтехнолог, не обладая властью (в стране, регионе или партии), знает, как нужно властвовать. Классические политики тоже знают как, но они, ко всему прочему, еще и озабочены вопросами завоевания и усиления видимой власти. Они пытаются идти сразу по двум путям, а следовательно неизбежно проигрывают в скорости. В отличие от них политтехнолог сосредоточен именно на технике, и поэтому он, в ряде моментов, еще более могущественен, чем политик.
Это могущество виртуально, в руках у нового класса не ресурсы, а образы. Но ведь сегодня виртуальность все более вытесняет реальность. Иногда она даже становится еще более реальной. Современная западная философия уже давно поняла, что человечество вступает в какое-то новое состояние бытия. Например, Ж. Бодрийяр считает – человечество развивается настолько быстро, что уже покинуло реальность и находится в «гиперреальности». Ему вторит социолог Э. Кинг, сравнивающий гиперреальность с телевидением, которое заменяет объект и делает его еще более реальным – для зрителя. Его коллега М. Кастельс говорит о возникновении «реальной виртуальности» – системы, в которой «сама реальность (т. е. материальное символическое существование людей) всецело захватывается, полностью погружается в обстановку виртуальных образов, в мир воображаемого, в котором изображение не просто возникает на экране, через который передается опыт, а само становится опытом».
«Новый класс» исходит из того, что субъект познания бесконечно превосходит его объект. Субъективный образ более реален, чем объективная реальность. Владея образом можно полностью подчинить объект, с которого этот образ «срисован». Причем обладатель образа установит над объектом власть еще более сильную, чем обладатель самого объекта. Ведь последний находится в непосредственной близи от самого объекта, захватывается им, зависит от него, превращает его в фетиш. Но между владельцем образа и объектом существует некий «буфер» – образ. Он делает виртуального «собственника» независимым от объекта. Он – мощное оружие подчинения действительности.
Такой подход наиболее результативен именно в сфере политики. Экономика слишком уж сильно завязана на своих объективных закономерностях, на стихийных, «рыночных» факторах. А политика – это область, где больше ценится воля. Она предполагает преодоление, для которого и нужна власть. Именно власть меняет застывший мир объектов, устанавливая новые законы. И трудно представить себе – какого могущества над объективным миром может достичь политик, всецело овладевший субъективным образом.
Данное могущество, скорее всего, покончит с демократией. Нет, это вовсе не приведет к торжеству нового тоталитаризма. Вообще тоталитаризм, практикующий запрет на целые потоки информации, не может сочетаться с информационным обществом. Свобода и соревновательность сохранятся, но только в рамках нового политического класса. Все остальные группы просто не смогут конкурировать с его мегатехнологиями. Старые политики уйдут, а массы превратятся в исполнителей воли политтехнологов, точнее в потребителей их образов. И для последних политика будет социальной работой, производством реальности. Эксперты удалят массы из политики, предложат им всего лишь потреблять информацию.
Новые политические элиты своим непререкаемым авторитетом будут напоминать средневековую аристократию. Но в отличии от нее они будут избавлены от узкоклассового эгоизма, вытекавшего из владения собственностью. И уже сегодня традиционалистам имеет смысл начинать сотрудничество с некоторыми политтехнологами, рассматривая саму их прослойку как потенциального союзника в противостоянии со старыми политиками, которые являются порождением капитализма и его буржуазной, плутократической демократии.
Задача традиционализма
Здесь, правда, есть определенная опасность. Прослойка, имеющая дело, прежде всего, с субъективными образами, может оказаться слишком уж оторванной от объективной реальности. Образ попытается заменить «вещь», что приведет к навязыванию различных утопий. По своей идейной привлекательности и виртуальной силе эти утопии намного превзойдут даже коммунистические мечтания.
Вот почему необходимо использовать старых политиков там, где они являются необходимым противовесом политтехнологам. Надо научиться играть на противоречиях. А в будущем, традиционном обществе виртуальную мощь «нового класса» следует уравновесить реальной мощью старых классов и групп (предпринимателей, рабочих, крестьян и т. д.), имеющих дело, в первую очередь, с объективным миром вещей. Они тоже должны иметь свой канал информационного воздействия на власть. Такими каналами могут быть корпоративные представительства, от которых идет информация наверх, в адрес Верховной власти. И таковой властью может быть только монархия – сильная, единоличная власть, сверхустойчивая благодаря наследственной передаче и религиозному освящению. Лишь она окажется способна подняться над дуальностью субъекта и объекта, политики и экономики. Она уравновесит два уклада – новый, информационный, и старый «вещественный».
Но, безусловно, и тут необходима особая осторожность. Вероятно наш оккультный противник постарается исказить саму идею монархию. Он выдвинет идею всемирной монархии, чье духовной основой является экуменизм. А монархом будет, несомненно, тот, кого Христианская Традиция называет Антихристом.
Вообще грядущее противостояние будет отличаться весьма сложным раскладом сил. Их, скорее всего, будет четыре. Первая группа – старые классы и их политики (к последним относится и верхушка чиновничества, ведь при капитализме бизнес, политика и власть связаны неразрывно). Внутри этой группы заметно противоречие между национальной бюрократией и национальным (в основном средним и мелким) капиталом с одной стороны, и верхушкой ТНК – с другой. Последняя представляет сбой вершину социального развития капитализма, которое ведет к гибели самого капитализма. Капитал, стремясь к расширению, формирует грандиозные корпоративные структуры и, тем самым, создает условия для собственного обобществления. Рынок не может управлять столь могучими образованиями, для этого необходимы усилия либо всемирного правительства, либо империй, которые утвердятся на Больших пространствах. Старая бюрократия и старый капитал на это неспособны, хотя они могут подтолкнуть развитие как в одну, так и в другую сторону. Скорее всего, крупный капитал будет больше ориентироваться на космополитический вариант, тогда как бюрократия и средний бизнес – на имперский. Россия (взятая в границах СССР 1991 года) как раз идеально подходит для создания такой вот империи. И здесь мы как раз видим довольно острое столкновение кремлевской бюрократии с либеральной олигархией.
В заключение, надо отметить, что в политическом плане старый бюрократизм и капитализм опирается на партии консервативно-либерального толка (пример – республиканцы США).
Что же до ТНК, то они находятся в смычке со второй группой. Эта группа – оккультисты, по сути – сатанисты, которые стремятся утвердить всемирную лже-монархию, исповедующую экуменистическую лже-религию. Они объединены в разнообразные структуры, такие как масонские ложи, Совет по международным отношениям, Трехсторонняя комиссия, Римский клуб, Бильдельбергский клуб. Эти силы установили контроль над большинством ТНК, используя космополитизм крупного капитала, его стремление к бесконечной интернационализации (выгода не знает национальных границ и державной чести). В политике оккультисты опираются, главным образом, на либеральные течения (пример – демократы США) и левых экстремистов троцкистского толка. Впрочем, им удалось провести довольно сильную инфильтрацию и в ряды либерал-консерваторов.
Третья группа – традиционалисты, которые исповедуют классические, традиционные религии – Православие, католичество, протестантизм, ислам и т. д. Они имеют (если только имеют) весьма слабую политическую организацию, к тому же в их рядах активно действует агентура оккультистов (например, ваххабизм). Но традиционализм силен своей мистической связью с Богом. У него еще есть время для создания своей собственной политической системы.
И, наконец, четвертая группа – менеджеры и политтехнологи. На данный момент они являются оппозицией старому капитализму. В то же время эта группа, в силу своей социальной молодости, пока еще не осознает в полной мере собственные интересы. Если пользоваться фразеологией Маркса, то можно сказать, что она является не «классом для себя», а «классом в себе».
Это обстоятельство делает ее весьма удобным как для традиционалистов, так и для олигархов. И те, и другие стремятся демонтировать капитализм, имея свое видение данного процесса. Поэтому они заинтересованы в том, чтобы подчинить себе менеджеров и политтехнологов, использовав их колоссальный потенциал для победы в информационной войне.
Традиционалистам жизненно важно заручиться поддержкой хотя бы части «нового класса». При этом они должны уравновешивать мощь своих будущих союзников мощью класса старого. Это, конечно же, потребует огромной политической мудрости и несгибаемой политической воли.
Кто будет первым?
Но если все же оккультистам удастся навязать свою модель нового средневековья, то какая же из стран могла бы стать лидером в процессе формирования «нового класса»? Очевидно, что это будет какая-нибудь западная страна. Царство антихриста станет пародией на истинное, православное Царство, а его религия – пародией на христианство. Поэтому Антихристу более подойдет какая-нибудь развитая страна христианской культуры. Весьма возможно, что это будет Франция. Профессор социологии из Оксфорда П. Зидентроп, отмечает повышенную элитарность, присущую политическому классу Франции. Она обусловлена такими его особенностями, как внутренняя однородность, строгая ориентация на результативность, стирание грани между административной и политической карьерами. Франция уже давно отличается жесткой централизацией. Сегодня именно французская централизованная модель заложена в основу создания космополитической Единой Европы. И кто знает, может быть Франции, некогда бывшей самой сильной страной феодального мира, суждено создать новое, технологическое «средневековье», эффективную пародию на средневековье истинное? В этом случае окажется прав футуролог-мондиалист Ж. Аттали, некогда бывший политическим консультантом Ф. Миттерана: «Когда начнется XXI век, Франция станет либо филиалом США, либо прообразом новой формы прогресса».
Сами США вряд ли окажутся способными стать во главе нового мира. Они, безусловно, являются лидером современного капитализма, но ведь времена капитализма уходят. Также маловероятно выдвижение в новые лидеры Германии и Великобритании. Для первой характерно распределение полномочий между центром и регионами. Это существенно препятствует консолидации политического класса. Британия же находится в тени американской гегемонии. Кроме того, здесь очень сильны традиции парламентаризма, да и вообще традиции, что мешает кардинальной смене ориентиров.
А кто станет лидером в том случае, если возрождение нового средневековья пойдет традиционному пути? Сомнений здесь быть не может – им может стать лишь Россия, которая является прямым наследником Византии и Рима, универсальных, но не космополитических Империй.