Часть I - https://a-eliseev.livejournal.com/2030839.html
3. Князь и Селянин.
Для понимания природы народного («вайшьянского») богатырства крайне важен цикл былин о князе Вольге Всеславьевиче и Микуле Селяниновиче. Чрезвычайно распространены трактовки, согласно которым былины о Микуле возвеличивают крестьянство над феодалами. Князь в них якобы посрамлен крестьянским богатырем: его дружинники не могут поднять Микулину соху, конь Вольги не способен обогнать селянскую кобылку, а сам Вольга ошибается, пытаясь определить – сколько кобылка стоит. На самом деле, былины четко разграничивают сферу деятельности князя и крестьянского богатыря. В своей области (соха и кобыла) Микула, несомненно, оказывается сильнее князя. Здесь, вообще, проводится не идея превосходства крестьянина над феодалом, но утверждается независимость первого от второго, одинаковая важность служения каждого из них – при функциональном различии. При этом, ни о каком конфликте и речи нет. Более того, Микула и Вольга вместе выступают против разбойников, которые берут криминальную подать с путешествующих. Здесь власть и земля едины, просто последняя показана во всей своей силе.
Сила эта, действительно, была не малая. Известно, что в Киевской Руси наряду с дружиной – «профессиональным войском», существовало народное ополчение – «всеобщее вооружение народа». Его участники именовались «людьми», что полностью отражало символизм той эпохи – настоящим человеком считался свободный вооруженный мужчина, имевший право принимать участие в народном собрании (парламенте) – «вече». Собственно говоря, сам древнерусский парламент (точнее, парламенты) и были собраниями вооруженных мужчин. Архетип такого собрания был воспроизведен, пусть и в искаженном виде, даже и в 20 веке, когда в России была провозглашена власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. В городах эта власть опиралась на вооруженных солдат и отряды рабочей (Красной) гвардии.
Микулу Селяниновича как раз и можно считать некоей мифологической персонификацией собрания вольных и вооруженных мужчин, занятых хозяйственной (земледельческой и ремесленной) деятельностью, однако, умеющих держать в руках и оружие. (3)
Причем, держать его они умели очень хорошо – не случайно былинный Микула кое в чём даже и обставляет князя Вольгу. Очевидно, что дружина более подходила для походов в чужие земли, тогда как народное ополчение – для действия в пределах родной округи. (4)
Потрясающее наблюдение сделали историки Р. Липец и М. Рабинович (по «Истории Руси и русского слова» В. Кожинова http://fictionbook.ru/author/kojinov_vadim_valeryanovich/istoriya_rusi_i_russkogo_slova/). Они обратили внимание на то, что в былинах дается весьма точное и даже «любовное» описание оружия, снаряжения и воинского быта, которое могли сделать только профессиональные воины. Так, в них подробно описано вооружение воинов князя Владимира, которое совпадает с описанием «Повести временных лет». Описывается и обряд захоронения богатыря-дружинника. Из этого делается вполне логичный вывод о том, что былины были рождены именно в дружинной, «аристократической» среде. Но ведь сами былины сохранились именно крестьянами, что вроде бы «подмывает» данный тезис. Между тем, всё встает на свои места, если предположить, что богатырские былины передали на хранение селянам сами же богатыри. Причиной тому могла быть некая страшная катастрофа, нанесшая огромный и непоправимый удар по богатырскому «ордену». Представляется, что такой катастрофой следует считать монгольское нашествие. Как сообщает «Слово о погибели земли Русской», в ходе него погибли практически все святорусские богатыри. (Кроме того, разрушению подверглось большинство городов Древней Руси.) Тогда последние из них обратились к «земле», доверив ей свои героические сказания. И это было бы невозможным, если селянский мир не имел бы собственной воинской традиции, был бы лишен центров, способных стать приёмниками смыслов и образов богатырского «эпоса». Таковыми центрами были и братские отряды воинов-кузнецов.
С известной долей вероятности можно предположить, что данные сегменты вайшьев-«хозяйственников» возникли в результате попадания княжеского семени вовне самого княжеского рода. Таким образом, носитель сакральной крови, создавал некий биогенетический резерв. (Создание такого резерва мы видим на примере князя Владимира, который помимо жен, рождающих детей для княжеского рода, имел еще и 800 наложниц.) Данный резерв использовал Петр Великий (чья политика была крайне неоднозначной), когда осуществил масштабное вливание простонародья в правящую элиту. Второй раз такое вливание произошло в 1917-1939 годах: сначала большевики убрали старую элиту, а потом Сталин убрал народившуюся элиту «старых большевиков» - «ленинскую гвардию». Это, как известно, не избавило страну от триумфа буржуазно-бюрократического олигархата («августовская революция 1991 года»), но зато спасло саму страну. (Подобно тому как «опричные чистки спасли ее в 16 веке.) вливание свежей народной крови хоть и «огрубило» управленческую культуру, но в то же самое время и затормозило интеграцию элиты в мировой оккультный бомонд.
Российская элита в большинстве своем представляла собой вестернизированную верхушку, которая склонялась к либерализму в разных его версиях. Это — в политическом плане. А в плане духовном — элитарии были увлечены различными оккультными учениями — теософией, спиритизмом, гностицизмом, мартинизмом и пр. Большинство их, так или иначе, участвовали в деятельности многочисленных масонских лож, спиритических кружков и прочих мистических сообществ.
О масонах тут даже и говорить не надо — теперь уже всем известно, насколько велико было их влияние в дореволюционной России. А вот о других течениях известно меньше. Взять хотя бы тогдашнее спиритическое движение. В своей работе «Религиозно-философские основы истории» Л. Тихомиров приводит следующие данные: «Количество спиритических кружков в России превышало в это время 3500, из которых на долю Петрограда приходилось 1000, а на Москву 672...»
Любопытно, что решающую роль в свержении «реакционного царизма» сыграла промасоненная военная верхушка, вожди которой М. Алексеев и Н. Рузкой и др. устроили настоящий военный переворот. Кстати, вот показательная деталь, 32% подписчиков спиритических изданий были военными. И вот в эту оккультно-гламурное «змеилище» врубились «маргиналы»-большевики, увлекающие за собой массы «черного люда». «Все эти ложи, ордена, «рыцари», театры, салоны и т.д., — пишет в своем блоге Ю.Шевцов. — И в этот город вломились массы не ведающей ни сном ни духом об этих сложностях крестьянской молодежи буквально за лет 10-15. Если бы индустриализацию задержали лет на 10 и обошлось бы каким-то чудом, при том без войны, города бы породили, видимо, очень сильные оккультистского толка структуры, способные переваривать часть крестьянской миграции. В принципе, именно это произошло в Германии и др. странах западной Европы».
Сегодняшние элиты страстно желают войти в западный элитарный клуб (проявляя змеиное отношение к собственному народу), но эта задача представляется недостижимой. Шанс вхождения в элитарный Клуб был упущен в 1917 году, когда элиты оказались неспособными удержать захваченную власть и были свергнуты «маргиналами»-большевиками. (5)
Как очевидно, земледельческое, ремесленное существует в царском, но и само царское, по логике вещей, должно существовать внутри как земледельческого, так и ремесленного. Получается, что еще в древности создавались условия для некоего равновесия между аристократической элитой (внутри которой также обильно текла княжеско-царская кровь), и простонародьем, имевшим своё сакральное, царское и, конечно же, богатырское.
Здесь нужно особо отметить, что русские богатыри – это особый воинский «класс», который нельзя смешивать с аристократией, боярством (хотя связь между ними, безусловно, существовала). Богатырь – это не землевладелец, это - воин-аскет, полностью сосредоточивший себя на служении князю и земле. И в этом плане он полнее реализует воинский, кшатрийский архетип, не замутняя его «буржуазным», «вайшьянским» владением собственностью. Сами богатыри, как явствует из былин, живут на пограничье, постоянно находясь на острие меча, отражая нескончаемые набеги «поганых». И в этом плане их положение следует сравнить с положением монаха, который и сам живет на пограничье – нашего мира и других миров.
В то же самое время аристократ, владеющий землей (а то и людьми) представляет собой переходный тип – от кшатрия к вайшье. Рано или поздно, он становится вайшьей-собственником, но при этом сохраняет многое от кшатрия, что делает его фигуру намного более могущественней (как в политическом, так и в мистическом плане), чем обычные буржуа («господа бонасье»). Именно обуржуазившиеся аристократы и стали инициаторами пресловутых «буржуазных революций». Тут можно вспомнить и об английских «новых дворянах», и о масонстве Нового Времени которое представляло собой тайное общество аристократов, мечтавших освободиться от «тирании» королей и церкви. Не случайно же во время кризиса 1789 года местом основных собраний недовольных был сад во дворце Пале-Рояль — резиденции герцога Орлеанского. Масонские ложи активно действовали при королевском дворце, в них состояли герцоги Бульонские и герцоги Монморанси-Люксембургские. И окончательная консолидация масонства произошла в 1772-1773 годах, когда был заключен компромисс между капитулом «рыцарей», состоящим из буржуа, и аристократическим капитулом «императоров». (В. Карпец. «Русь, которая правила миром») Последние явно доминировали в этом альянсе.
К слову сказать, в России аристократы также стояли в авангарде антимонархического (точнее даже – антисамодержавного) движения. Достаточно привести в пример великих князей в организации Февральского переворота. Или таких активных либералов, как кн. Д. Шаховской. Но речь идет не только и, может быть, даже не столько о сознательных борцах с самодержавием. Само российское дворянство поставило экономическую деятельность превыше военно-политической. При этом сама аристократия не выпускала меч из рук и не переходила в разряд хозяйственников. Внутри аристократии пробуждалось все более и более доминировало змеиное начало, проявившееся в наращивании своего материального могущество, опираясь, прежде всего, на военно-политическое принуждение. (6)
Если «левые», либеральные дворяне подтачивали самодержавие политически, то правые делали это в области экономической. Так они, в большинстве своем, требовали ликвидации общины, опасаясь «аграрно-коммунистических» идей («черного передела»), исходящих из недр крестьянского мира. Пресловутая «столыпинская реформа» была благословлена Союзом объединенного дворянства, представляющего региональные собрания русской аристократии. Принято считать, что она была направлена на укрепление собственности, однако, разговора тут стоит вести о собственности помещичьей. Между тем, собственность общины, была откровенно нарушено – селянскому миру было предписано отпускать всех желающей вместе с общинной землей.
Показательно, что реформа не укрепила и крестьянскую собственность. Из 20 % крестьян вышедших из общины, 50 % разорились и стали пауперами. Зато усилили свои позиции кулаки, разбогатевшие, в основном, на ростовщичестве и торговле. Что же до разорившихся общинников, то они составили взрывоопасный слой пауперов. Сбылись прогнозы меньшинства правых дворян (таких, как С. Шарапов), которые предсказывали, что подрыв общины подорвет и русское самодержавие. Действительно, общинное самоуправление и общинное самоуправление было той самой организованной «землей», которая во времена старой Руси взаимодействовала с властью – сначала с князьями, а потом и самодержцами. Выступив против этой земли «князья» окончательно разорвали союз Вольги и Микулы.
4. Драконоборец, как Дракон
Древнерусская традиция показывает темную, хтоническую, змеиную сторону власти, а точнее ее родовитых носителей. Вольга/Волх был рожден своею матерью Марфой Всеславьевной от змея, и сам является оборотнем. (Имя «Волх» исследователи сближают с волком.) Сын змея является боевым чародеем, который даже и дружину свою превращает в муравьев – для того, чтобы там могла пробраться через крепостные стены и одолеть врага.
Кстати, весьма любопытным было бы коснуться исторического контекста сюжета о походе князя Волха и его «муравьиной дружины». Былины сообщают о том, что он ходил на некое «Индийское царство», что ставило и ставит в тупик многих историков, которые настойчиво пытались найти заменителя этой непонятной «Индии». Чаще всего под ней понимается Византия, однако, есть и другие трактовки. Одной из наиболее остроумных следует считать версию В. Кожинова, согласно которому былины имеют ввиду «Иудейское царство», то есть позднюю Хазарию. А между тем, данные былин следует понимать буквально. В древности черноморско-азовский регион (Крым и Кубань) населяли «реликтовые» группы индоариев. (О них много и весьма интересно писал О. Н Трубачев – см. «Indoarica в Северном Причерноморье».) Под «Индийским царством» следует понимать этнополитические образования «синдов-индов», за которыми явно стояла весьма своеобразная мистическая и военно-политическая традиция. Индоариями, судя по всему, были и древние тавры, обитавшие в Крыму («Таврия» - это название сохранилось даже и сейчас). Им приписывали чудовищный обычай умерщвления всех чужеземцев, проникших на их территорию. И согласно арабским источникам именно этот обычай практиковали славяне, проживающие в городе Арса. (Он описывается как один из центров Руси, два других города – Куяба/Киев и Слава/Славенск.) Византийцы же часто именовали славяно-русов таврами или тавроскифами. Из этого можно заключить, что «реликтовые» индоарии были, в свое время, завоеваны русами-славянами, после чего приняли активное участие в русском этногенезе. Именно этот процесс и описан в сюжете о походе князя Волха, который завоевал Индийское царство и переженил своих дружинников на местных девушках. Вот почему византийцы, которым были ближе жители Причерноморья, называли тамошних русов привычным именем – «тавры».
Еще античными авторами в Азовско-Черноморском регионе помещались и некие мирмидоняне (муравьиный народ). Именно их князем был легендарный Ахилл, штурмующий Трою на стороне ахейцев. У них тоже существовали жестокие ритуалы умерщвления иноземцев. Судя по всему, индоарийцы (тавры, синды) и были этими мирмидонянами. Тогда становится понятным, почему Волх обращает свою дружину в муравьев – он делает дружинников похожими на врага – с целью его обмана. Здесь имеет место быть социальный аспект оборотничества, который присущ разведкам всех времен и народов. При этом надо учесть, что и сам оборачивающийся становится врагом – пусть и на время. Более того, это самое «время» производит весьма серьезные изменения внутри человека. Вот и русы (черноморские) переняли жестокие обычаи тавров.
Впрочем, оборотничество характерно для Героя, как такового – даже в том случае, если он и не прибегает к магии оборачивания. Сражение с Врагом означает и познание его, а познание – это процесс, во время которого субъект до некоторой степени, сливается с объектом. Вот почему драконоборец часто сам становится драконом – полностью или частично: «Герой убивает чудовище и вслед за этим получает особое «знание» (посредством поглощения некоторой части змея, или же через камень, который герой находит внутри него). Или же - чудовище предлагает герою умертвить себя, дабы тот мог получить «знание» (опять-таки указанным путем)» (А. Комогорцев. Малахитовая шкатулка Пандоры» http://www.metakultura.ru/vgora/konspir/kom1.htm). (7)
Причем, в случае с Героем все осложняется его происхождением, ибо он сам ведет свой род от Змея, Дракона. «Обратившись к обстоятельствам рождения героя, мы найдем, что порою одним из родителей героя является само чудовище, - замечает А. Комогорцев. - Так в цикле славянских мифов об Огненном Змее, тот вступает в связь с женщиной, после чего рождается существо змеиной породы. Впоследствии сын Огненного Змея вступает в единоборство с отцом и побеждает его. Отсюда возникает еще одна трактовка причины, по которой чудовищу известен его победитель: он рожден от него же, от змея, именно он и есть его главный «супротивник». Таким образом, схватка героя с чудовищем, в следствии которой первый становится обладателем особого «знания», принимает откровенно инициатический характер, где в качестве инициирующей стороны выступает носитель хтонического начала. Если в случае с героем-чистильщиком хтонизация является побочным продуктом змееборчества, который должен быть преодолен, то в рассматриваемом нами случае хтонизация героя есть основное следствие, к которому стремится чудовище с одной стороны и герой (возможно, неосознанно) с другой. Змей, как представитель хтонической сферы, лишен полноценного действия в условиях внешнего мира, для этого ему необходим посредник, который мог бы действовать в условиях внешнего мира, не дезавуируя своей истинной природы. Это хорошо объясняет «самоотверженность», с которой чудовище отдается «на заклание» герою. В такой перспективе не так уж безумно выглядит версия, согласно которой, похищение красавицы змеем, которое в ряде случаев является поводом к активизации героя, есть ни что иное, как подбор оптимальной пары для него. Возникновение подобного «псевдогероя» можно рассматривать как определенную стратегию имплантации хтонического элемента непосредственно в структуру человеческого социума».
Казалось бы, эти наблюдения и выводы предельно обесценивают героический, «драконоборческий» Миф. На самом деле, они показывают всю многомерность, присущую этому Мифу, который нельзя свести только лишь к открытому поединку светлого и прекрасного героя с темным и отвратительным чудовищем. Подобный дуализм присущ, скорее, современному сознанию, сфабрикованному усилиями разнообразных манипуляторов, заинтересованных в том, чтобы навязать массам примитивную и одномерную картину мира. Такими массами, конечно же, удобно управлять, подсовывая им красивые агитки про схватку лучезарного добра с омерзительным злом. Между тем, традиционное сознание было намного более многомерно. И эта многомерность особенно характерна для православной традиции, согласно которой инфернальные сущности (бесы) приходят в образе света, выдавая себя за светлых ангелов, а то и за самого Христа. Собственно говоря, уже в Новом Завете прямо указывается на то что «сын погибели» (Антихрист) будет выдавать себя за сына Божьего. (8)
Впрочем, проблема гораздо сложнее, и ее нельзя свети даже к проискам Врага, выдающего инферно за Свет. Эти происки возможны потому, что само наше бытие искажено и сфальсифицировано. Зла, как чего-то сущего, нет – оно есть недостаток сущего, его умаление и извращение.
В истории есть пример наличия инициатических, орденских сообществ, которые пошли по пути контринициации, обратив изначальную сакрально-политическую мощь во зло, исказив изначальные смыслы. Именно таким сообществом был западный орден тамплиеров, о котором сегодня хорошо известно практически любому. Гораздо менее известен восточноевропейский Орден побежденного дракона Святого Георгия Победоносца (Орден Дракона). Это рыцарское сообщество было создано в 14 веке сербским князем Милошем Обиличем – для борьбы с турками. (Весьма тревожное совпадение – именно не сербской почве возникло сказание о князе Вуке (Волке) Огненном Змее.) Сам князь принял мученическую смерть от «басурман», однако орден был возрожден столетие спустя - императором Священной Римской империи Сигизмундом Люксембургским.
Понятно стремление некоторых традиционалистов идеализировать этот «единственный православный рыцарский орден», но тут совершенно очевидна контр-инициациатическая пародия на Традицию. Как представляется, было бы намного уместнее создать Орден Святого Георгия, но в данном случае названия выбрали весьма двусмысленное. С одной стороны, Дракон здесь символизирует побежденное, связанное зло. С другой же стороны, название легко истолковать в том плане, что орден состоит из почитателей Дракона. Тем более, что сам Дракон является важнейшим, центральным символом ордена. А это уже очень тревожный символизм. Как представляется, орден создавали с благой целью, но при активном участии подрывных, субверсивных сил, которые умеют навязывать всякие ложные смыслы, выдавая и за смыслы истинные.
Показательно, что в 15 веке православный сообщество было трансформировано в некий католический интернационал, объединяющий старинные знатные роды (впрочем, там нашлось место и православным). «Орден дракона» сражался с турками (изначальное предназначение), укреплял позиции венгерских королей, участвовал в разнообразных политических интригах того времени и боролся против гуситов. А ведь гуситы, требовавшие причащения из Чаши, выступали за воссоединение с Православной Церковью, причем Константинополь признал их вероисповедание вполне православным. Если бы не завоевание Царьграда турками, то была бы совсем иная Европа, и совсем иное западное славянство. Получается, что некогда православный орден превратился в орудие антиправославной борьбы. Драконоборцы превратились в драконов – сработал «зловещий аспект» названия.
И здесь весьма показательна судьба валашского государя Влада III Цепеша, который, как и его отец, был адептом «Ордена Дракона» (отсюда и «Дракула»). Это был выдающийся правитель, несомненный патриот, поборник «железной справедливости». Он сражался против внешнего врага, защищал простых людей, жесткого урезонивал бояр-олигархов. При этом Влад отличался патологической жестокостью, которая как бы обесценивала все его благие дела. Особенно любил он сажать на кол – причем, в массовом порядке, когда мучительной смертью умирали тысячи людей (отсюда и прозвище «Цепеш» - «колопротыкатель»). Конечно, многое было преувеличено (особенно постарались латинские памфлетисты), но сам факт отрицать нельзя – запредельную жестокость Влада признавали даже византийские авторы, которые явно благоволили ему. (Владу Цепешу было посвящено древнерусское «Сказание о Дракуле-воеводе».)
Сажание на кол – это опять-таки, очень символично. Именно осиновый кол считался надежным орудием против нечисти, точнее – против вампиров. Сам кол символизировал нетварную вертикаль, пронзающую все миры, отсюда и его «волшебные свойства». Понятно, что враг в древности воспринимался как своего рода нечисть, особенно это касалось предателей. Но надо сказать, что Влад превратил борьбу с врагами в массовые экзекуции, ставшие чем-то вроде кровавых мистерий. То есть, преследуя благие цели, он сам стал кровавым повелителем, вампиром, исповедующим культ крови. И дело здесь не только в жестокости. Как известно, находясь в венгерской тюрьме, Дракула был вынужден принять католичество. И это вполне вписалось в его вампиризм, доведя его до логического завершения.
«У румын… существует поверье: православный, отрекшийся от своей веры, непременно становится вампиром, - пишет М. Одесский. - Возникновение этого верования, видимо, обусловлено механизмом своеобразной «компенсации»: переходя в католичество, православный, хотя и сохранял право на причащение Телом Христовым, отказывался от причастия Кровью, поскольку у католиков двойное причастие привилегия клира. Соответственно, вероотступник должен был стремиться компенсировать «ущерб», а коль скоро измена вере не обходится без дьявольского вмешательства, то и способ «компенсации» выбирается по дьявольской подсказке». («Румыния и Дракула в Сказании о Дракуле воеводе Сказание: общая характеристика» http://www.occulte.ru/nepoznannoe/454-rumynija-i-drakula-v-skazanii-o-drakule.html) Что ж, адепт «Ордена Дракона» полностью повторил его судьбу. Из драконоборца он превратился в Дракона.